В этом увлекательном и захватывающем сборнике очерков классик мирового менеджмента Чарльз Хэнди берет нас с собой в интеллектуальное путешествие по изменяющемуся миру и показывает, как мы должны адаптироваться, чтобы не только выжить, но и преуспеть в новых экономических условиях. Книгу можно рекомендовать не только практикующим специалистам по менеджменту и маркетингу, так как она содержит много интересной и полезной информации, но и всем, кто хочет научиться жить в ногу со временем и не бояться будущего.
Содержание
Об авторе и его книгах
Введение
Тучи на горизонте
Есть и хорошие новости
Логика книги
Глава 1. По ту сторону уверенности: моя одиссея
Глава 2. Рабочая культура будущего
Глава 3. Баланс корпоративной власти: новые записки федералиста
Глава 4. Для чего нужна компания? (Лекция памяти Майкла Шенкса, 1990 г.) Обсуждение
Глава 5. Хорошо ли всю жизнь работать в одной компании?
Глава 6. Жизнь после… работы
Глава 7. Учите своих детей
Глава 8. Чему не учат в бизнес-школах
Глава 9. Можно ли владеть компанией?
Глава 10. Все мы теперь федералисты
Глава 11. Вирусы в наших офисах?
Глава 12. В поисках идеального мира…
Глава 13. Притча о падшем городе
Глава 14. Может быть, нам повысить налоги?
Глава 15 Спортивная гребля под названием жизнь
Глава 16. Успеем ли мы повысить стандарты?
Глава 17. Что не под силу арифметике
Глава 18. Будьте лучше, процветайте, только не растите
Глава 19. Женский труд в Японии
Глава 20. Человек работает там, где находится
Глава 21. Чему нас учит “Первоклассная вещь”
Глава 22. Древние греки или современные бритты?
Глава 23. Рождение концептуального колледжа
Глава 24. Возможность прожить вторую жизнь
Глава 25. Гибкое новое время
Глава 26. Последние почести чести
Глава 27. Может ли мечта превратиться в кошмар?
Глава 28. Когда компании становятся кондоминиумами
Глава 29. Компания похожая, на монастырь
Глава 30. Что нам стоит вырастить менеджера
Глава 31. Новый век позитивной власти
Глава 32. Все меняется в мире работы
Глава 33. Дикий закон цивилизованного общества
Глава 34. Суетливая жизнь, богатая смерть
Глава 35. Как управлять людьми, если их не видно?
ОТРЫВОК
По ту сторону уверенности: моя одиссея
Последние десять лет многое изменили. Не так давно мы думали, что знаем свое место в жизни, знаем, кем хотим стать и как этого добиться. Внешняя задача всего Западного мира не вызывала сомнений — отражение угрозы коммунизма, как в военном, так и в экономическом смысле. Что касается дел внутренних, то это были годы расцвета Рейгана/Тэтчер, когда “больше” означало “лучше”, а потому казалось, что в продаже найдется все, что душе угодно, по приемлемой цене и желаемого качества. На индивидуальном уровне ценилась алчность, хотя мы говорили о ней более утонченно — личные достижения, накопление состояния. Мы знали, как управлять организациями, или думали, что знали, — впервые списки бестселлеров возглавили толстые пособия по менеджменту с рецептами по достижению превосходства. То было время уверенности.
То было еще и до известной степени безрассудное время. Уверенность обольщает, и как приятно было видеть, что всем известный мрачный прогноз Джорджа Оруэлла о Большом брате, который все видит и все замечает, так и не сбылся. Будучи по натуре критически ко всему настроенным ирландцем, я поначалу сомневался в столь тщеславной уверенности, но мой скептицизм развеяли коллеги, поздравляющие самих себя с победами на рынках, растущими бонусами и не отстающими от них ценами. Или, на сей раз в Британии, — волной облегчения и гордости победой на Фолклендских островах. Мне казалось, что мир встал на правильные рельсы, что им правят достойные люди. Я даже написал книгу под названием “Understanding Organizations”, в которой утверждал, что все в этом мире понятно и что все поступки объяснимы.
Какое-то время казалось, что благоденствие бесконечно. И в “золотые дни” лета 1987 г. я все-таки попался на удочку растущего фондового рынка и бума жилищного строительства. Застройщик спросил меня, сколько я хочу получить за свою квартиру в пригороде Лондона. Мы платили за нее $10 000 в год и любили всем сердцем, но в 1987 г. все, даже такая святая вещь, как дом, имело свою цену. Поэтому я ответил: “Один миллион фунтов стерлингов”. “По рукам”, — услышал я в ответ. Пораженный собственным бесстрашием я пошел на кухню и объявил потрясенным домочадцам, что перед ними — свежеиспеченный миллионер. Мы с женой дали указания адвокатам, те начали готовить контракты, а сами отправились в Италию отпраздновать двадцать пятую годовщину нашего по большей части успешного брака. Там, исполненный уверенности в собственном материальном успехе, я приобрел виллу в Тоскане. А почему бы и нет? Что еще мог подарить жене ученый-миллионер?
Я не мог не знать, что Вселенная подчинена нелинейной логике и ничто в ней не вечно. Кривая развития в своем конце всегда оказывается направленной вниз — но лишь мудрецам дано знать, когда именно произойдет ее изгиб. Но тогда мы все были уверены, что во многих отношениях нашли способ использования гравитации в своих целях, что открыли “Всеобщую теорию” рода человеческого, что мы сможем повторить свой успех в любой сфере, добьемся процветания везде, за что ни возьмемся, и тем самым обеспечим мир во всем мире.
Мы вернулись в Лондон в первый четверг октября. Ночью BBC сообщила о надвигающемся с Бискайского залива со стороны Франции небольшом тропическом циклоне. Но в те дни можно было доверять даже прогнозу погоды. “Поверьте, — сказали мне, — до нас ураган не дойдет.” А ночью над южной частью Англии пронесся самый сильный за последние 200 лет ураган, и не привыкшей к ним Британии был нанесен огромный ущерб. Лондон остался без света — предзнаменование, не иначе, грядущего понедельника. “Черного понедельника”, когда обрушился мировой фондовый рынок.
Моя сделка на миллион фунтов, естественно, сорвалась. У застройщика больше не было денег на воплощение своих проектов. Зато я приобрел виллу в Италии, которая была мне не нужна и которую я не мог содержать. Вот так иллюзия уверенности превратила меня, человека, в обезьяну. Но то, впрочем, было лишь тривиальной индивидуальной ошибкой. Куда серьезнее оказалось всеобщее исчезновение уверенности. Отныне все следовало ставить под сомнение, вернулись уже подзабытые неопределенность и скептицизм. Даже наши традиционные враги вели себя необычно. “У нас есть секретное оружие, — сказал как-то М. Горбачев Р. Рейгану. — Мы не являемся вашим противником”. А ведь как мне рассказывали, Пентагон, со всеми его планами на случай возможных в период “Холодной войны” инцидентов, так и не смог четко заявить о том, кто же выйдет победителем из противостояния сверхдержав.
Одновременно, то тут то там появлялись примеры несостоятельности организаций. Домовладельцы открыли для себя, что если суммы невыплаченных займов превышают снижающуюся рыночную стоимость недвижимости, их капиталы становятся отрицательными; резко упал спрос на подержанные “Porsche”, потому что продвижение преуспевающих молодых людей к “звездам” неожиданно резко замедлилось.
То было непонятное время, эта середина 1990-х гг. Были ликование по поводу эффекта домино в падении коммунистических режимов и исход войны в Персидском заливе, но то оказались пирровы победы, принесшие не столько решения сколько проблемы; проблемы, свалившиеся на головы победителей. Торжествующие, мы пытались внедрить в посткоммунистический мир философию капитализма. Мы были уверены, что раз она сработала у нас, то окажется действенной и у них, однако это чувство оказалось весьма недолгим. Аналогично развивалась ситуация и у военных, не сомневавшихся, что победа в войне в Заливе поможет избежать других конфликтов, и Югославия тому доказательство.
Тогда я написал другую книгу, “Время безрассудства”, основная идея которой заключалась в том, что перемены приобретают все более непоследовательный, прерывистый характер; они уже не были прямым продолжением тенденций прошлого в будущее. Если перемены носят прерывистый характер, писал я, вчерашние истории успеха не способны помочь найти решения проблем дня завтрашнего; более того они могут причинить вред. В какой-то степени мир на каждом его уровне придется изобретать заново. Уверенность кончилась, начинаются эксперименты. Поэтому будущее принадлежит, как сказал Джордж Бернард Шоу, тоже ирландец, людям безрассудным, тем, кто смотрит вперед, а не назад, кто уверен только в том, что ни во что нельзя верить, и кто имеет в себе силы думать совершенно по-другому. Все может быть по-другому, считал я: организации, карьеры, школы, сообщества людей, — и многие из них должны быть другими, но главное, чему мы должны были научиться — это новый подход к жизни.
Многое из того, что пытались мне “вбить” в голову в школе, я благополучно позабыл, но одна мысль прочно запечатлелась в моем сознании: любая крупная проблема уже имеет свое решение. Беда в том, что ответы были мне неизвестны. Они существовали в головах учителей или в их книгах, но не у меня. В мире уверенности целью системы образования была передача готовых решений от учителя ко мне, тем или иным способом. То был ущербный подход. Когда в последующие годы я сталкивался с новой для себя проблемой, я обращался за помощью к эксперту. Мне никогда не приходило в голову, что в мире уверенности какие-то проблемы могут оказаться новыми или что я могу дать свои собственные ответы. Можно сказать, что я находился в процессе самодеградации. А еще я сам себя обманывал относительно собственных возможностей.
Та школьная идея, как я в конце концов понял, была не просто ущербной, но ошибочной. Мир — отнюдь не неразрешенная головоломка, ждущая, когда какой-то гений разгадает ее секрет. Мир, или основная его часть, — это пустое пространство, которое необходимо чем-то заполнить. Понимание этого изменило мою жизнь. Мне больше не надо было ждать и наблюдать, как решаются головоломки, я мог самостоятельно заняться заполнением пространства. Я мог испытывать собственные идеи, изобретать собственные сценарии, создавать собственное будущее. Жизнь, работа, организация могли стать для меня накликанной бедой, самосбывающимся пророчеством, причем взывать о помощи было бы безрассудно.
Был риск, я это знал. Я неизбежно должен был совершать ошибки, возможно, крупные промахи. Было бы разумнее обратиться за консультацией, прислушаться к советам умудренных опытом людей, но не пользоваться ими неукоснительно; мне следовало разузнать брод, а потом соваться в воду — но ведь сначала окунемся, а потом будем выбираться, не так ли? И я должен был научиться прощать себя за совершаемые время от время промахи и помнить, что мне следует всегда разбираться в их причинах. Плохая память, узнал я к собственному удовольствию, часто соседствует с творчеством. У меня, забывчивого и ленящегося думать, редко хватает энергии, чтобы прочесть труды всех экспертов или вспомнить и процитировать их, когда в том возникает необходимость. Куда интереснее думать, что ты создаешь мир заново, нежели чувствовать, что всего-навсего копируешь уже созданное.
Когда уверенность передает бразды правления миром непоследовательным изменениям, такой образ мыслей и жизни крайне важен для очень многих аспектов бытия. Именно такой образ мышления должен преобладать у лидеров наших компаний, наших школ и нашего правительства; он должен присутствовать в воспитании детей, в жизни вообще. Что интересно, даже наука отказалась от поиска абсолютной уверенности и предсказуемости в пользу концепций Хаоса, Творчества и Неоднозначности. Возникает ощущение, что все вещи по природе своей пусты и случайны. Если бы я занимался естественными науками, я бы, наверное, постиг это раньше. Чтобы понять, необходимо самостоятельно придти к мысли.
Полный энтузиазма, ведь новый взгляд на мир изменил мою жизнь, я какое-то время пребывал в эйфории от возможностей, которые он дает всем нам, от перспектив, заключающихся в том, что каждый из нас может изобрести свою жизнь, карьеру, организацию. Из разговоров об этом со всем миром, с организациями и их лидерами, любого калибра и любой масти я, однако, понял, что для большинства конец уверенности вовсе не является желанной новостью. Большинство людей не готовы к жизни в непоследовательном мире, предпочтут скорее цепи, нежели пустые пространства, железнодорожные рельсы, нежели прерии, даже если конечная “станция” называется на “Рай”, а иначе. Для многих из нас мир исчезающей уверенности стал не более чем непонятным местом.
Люди больше не знают, какое место в жизни они занимают, кем хотят стать и как этого достичь. В конце концов, для некоторых богатство не заканчивается на накоплении состояния. Оказывается, что рынок хорош для торговли, но не для созидания. Семья могла быть смирительной рубашкой, но все же рубашкой, которая в случае чего могла и согреть. Работа могла быть скучной, но она заполняла собою день. Многие хотели бы вернуться “Назад к основам”, что и почувствовал британский премьер Джон Мейджор, когда провозглашал свои политические идеи, но оказалось, что никто не знает, что представляют собой этот “фундамент”. Уверенности больше нет ни в чем.
Мы не уверены даже в том, для чего вообще нужна жизнь; если, конечно, она является большим, чем просто генетической случайностью. Например, организация бизнеса — действительно ли стоит тратить лучшую часть жизни на то, чтобы обогатить акционеров? Зачем человеку еще большие богатства, когда у него уже есть достаточно для того, чтобы вести безбедное существование? Чтобы над его могилой установили плиту с надписью типа “Здесь лежит Чарлз Хэнди, который прославился своими расходами”? Увольте, так себя не обессмертить. В жизни должно присутствовать нечто большее, чем трата денег. И тем не менее и общество, и отдельные личности в нем запоминаются после своей кончины не тем, как они заработали свои деньги, а тем, как они их потратили. Расцвет талантов в эпоху Возрождения в Италии до сих пор заставляет трепетать наши сердца, и все благодаря деньгам банкиров. Жизнь — сложная штука.
Так я пришел к своей следующей книге, “The Empty Raincoat”, которая начинается с перечисления сложных и непонятных вещей. Она оказалась более пессимистичной, чем предыдущая, и содержала больше вопросов, чем ответов. Иначе и быть не могло, поскольку когда исчезает уверенность, мы должны находить свои собственные решения (хотя, я надеюсь, не без помощи окружающих). По существу, без этой помощи мы не только покатимся вниз сами, но и потянем за собой других, потому что современное общество и мир отличаются запутанными переплетениями связей или, говоря более материалистическим языком, производители нуждаются в потребителях, поэтому им следовало бы помогать другим быть производителями, дабы они сами стали потребителями. Парадоксы вечны. Мир пустых пространств есть приглашение быть самим собой в самом полном смысле слова, но, в конечном счете, смысл нашей жизни раскрывают все равно другие.
Перевести эти трюизмы в руководство к действию не так-то просто. Я обнаружил, что для этого придется перевернуть с ног на голову некоторые идеи, с которыми я рос, или, как минимум, подключить к ним новые. К примеру, путем к прогрессу обычно оказывается компромисс, а не победа. Или, если слово “компромисс” режет вам слух, назовем его балансом. Организации должны давать людям большую свободу, чем ту, к которой они привыкли, чтобы сохранить их лояльность и творческие способности. А для этого они вынуждены искать компромиссы между корпоративным стремлением к контролю над всем и вся и индивидуальными потребностями в независимости. В моей жизни был период, когда я считал должным посвящать работе все свое время и энергию. “Я рада, что твои дела идут хорошо, — однажды сказала мне жена. — Но думаю, ты должен знать, что превратился в самого скучного из всех людей, которых мне доводилось видеть.” Я изменил баланс; стал менее успешным в делах, но, надеюсь, более интересным по жизни.
Правительствам следует принимать во внимание заявление Артура Окуна о том, что “Невидимая рука” открытого рынка должна быть уравновешена “Невидимым рукопожатием”, ибо только тогда идея будет работать на всеобщее благо. Не все знают, что Адам Смит написал не только Библию капитализма “Исследование о природе и причинах богатства народов”, но и, по его собственному мнению, более значительную книгу “Теория нравственных чувств”, в которой он говорит, что “симпатия”, надлежащее отношение ко всем окружающим нас людям, является основой цивилизованного общества. Если рынок хочет быть богатым и эффективным, он должен быть уравновешен симпатией. И только тогда он “получит право” называться цивилизованным. Но мы не можем испытывать симпатию к людям, которых никогда в глаза не видели. Мы нуждаемся во встречах с не похожими на нас самих людьми, равно как и в объединении с “птицами одного с нами полета” ради собственного комфорта и безопасности. Однако создание гетто для бедных и гетто для богатых — далеко не лучший выход. Необходимо перестраивать и наши города, и наши организации, чтобы убедить богатых вкладывать деньги в бедных. Поскольку если они не будут этого делать, то могут сами вскоре присоединиться к беднякам.
Для меня эти последние десять лет были равнозначны интеллектуальному путешествию, отразившему, как мне кажется, изменяющийся мир вокруг нас. Я эволюционировал от уверенности через восхищение возможностями человека в неопределенном мире к тому, что я сейчас называю необходимым компромиссом между “Я” и “Они”, дабы в каждой сфере жизни образовалось “Мы”. Возможно, этот путь был пройден и до меня, но каждый из нас должен проделать его сам, даже если в итоге мы все придем к одному и тому же. Я надеюсь, что так и будет, потому что с неожиданной кончиной коммунизма капитализм стал главным врагом самому себе. Мы должны продемонстрировать, что можем построить достойное общество на базе свободы личности — свободы, которая не превращается в свободу без ограничений, в тиранию меньшинства за счет большинства.
Я чувствую, что мы сейчас стоим на самом гребне перевала. Под нами раскинулось широчайшее пространство, и через него нет никаких дорог. Думаю, мы можем сесть каждый в свой багги и отправиться в неизведанное, каким бы хорошим или плохим оно ни оказалось. Будет хуже, если мы со своими друзьями заберемся в танк и рванем прямо в будущее, а с остальными — будь что будет. Но лучше, я уверен, построить дороги, по которым смогут ездить все. Это значит, что каждому придется чем-то пожертвовать, чтобы в конце получить большее. Я боюсь, что в нашем обществе, в наших городах или наших организациях мы этого не сделаем до тех пор, пока не поймем ради чего. И тут в повестке дня вновь возникает вопрос о “Смысле жизни”, хотя сегодня в организациях его принято называть Миссией. В молодости я слишком много путешествовал, чтобы задумываться о том, куда я направляюсь в жизни. Но чем старше становишься, тем больше думаешь о долгосрочной перспективе — вперед мы смотрим ровно настолько, насколько можем видеть наше прошлое. Поэтому мои надежды связаны с людьми зрелыми, достаточно молодыми, чтобы в них еще горел огонь, но и достаточно взрослыми, чтобы задумываться о судьбе мира после одного события, в котором можно быть уверенным на все 100% — собственной смерти. Надо думать, это такие же люди, как и я. Самое сложное здесь — подкреплять свои слова реальными делами. Чисто интеллектуальные путешествия приводят разве что в дома отдыха для престарелых.
У. Теннисон сказал об этом лучше, вложив в уста гомеровского героя, возвращающегося домой из своей Одиссеи, такие слова:
“Давайте, товарищи верные,
Еще не поздно искать новый мир.
Оттолкнемся от берега, наляжем и
Пойдем бороздить океан гремящий; ибо цель моя
Уплыть за край неба и за колыбель
Всех западных звезд, пока жив я…
Нет у нас той силы, что в былые времена
Могла сдвинуть землю и небо; но мы-то есть, мы есть;
Равный бой мужественных сердец наших
Стал тише по воле лет и богов, но мы сильны духом
Чтобы бороться, искать, найти — и не сдаваться”*.
Одиссей никогда не заплывал за “край неба”. Он вернулся домой, в Итаку, на родину, и застал там настоящий хаос. Там, откуда он уплыл, он и нашел свой “новый мир”. Бежать некуда. Наше будущее — это наша среда обитания, и мы должны научиться смотреть на нее другим глазами, и мы достаточно “сильны духом”, чтобы изменить ее.
По ту сторону уверенности. / Ч. Хэнди - СПб: Питер, 2001. - 224 с.
|