Полнотекстовый поиск:


Если ссылка на документ, который Вас заинтересовал, не работает, сообщите об этом.

      Перед вами сборник лучших работ гуру менеджмента Р. Аккофа, уже признанных классическими. Они охватывают большинство самых важных и интересных сторон современного менеджмента. Возможно, это собрание наиболее ценных и оригинальных идей великого мастера. Книга написана живым, понятным языком, позволяющим быстро понять основные мысли автора. Мы уверены, что книга будет интересна как профессионалам-маркетологам, политологам, специалистам в области систем, — так и самой широкой читательской аудитории, как тем, кто уже знаком с некоторыми работами Р. Аккофа, так и тем, кто только собирается изучать труды великого ученого.
     
      Содержание
     
      Предисловие
     
      Часть I. Cистемы
     
      Глава 1. Наше изменяющееся представление о мире
      Глава 2. Размышления о системах и их моделях
      Глава 3. Рост и развитие
      Глава 4. Систематизация системных понятий
      Глава 5. Борьба с системой.Заметки антибюрократа
     
      Часть II. Планирование
     
      Глава 6. Природа планирования
      Глава 7. Альтернативные типы планирования
      Глава 8. Правила обращения с проблемами
      Глава 9. Управление беспорядком
      Глава 10. Целевое планирование
      Глава 11.Декларация о миссии
      Глава 12.Творчество и ограничения
     
      Часть III. Применения
     
      Глава 13.Дизайн товаров с помощью потребителей
      Глава 14.Образование
      Глава 15. Школьные знания не должны препятствовать образованию
      Глава 16. Проблемы преступности
      Глава 17. Влияние рекламы на продажи: исследование зависимости
      Глава 18. О парах и тройках как мельчайших социальных системах
      Глава 19. Потребление алкогольных напитков: к осознанию задач
      Глава 20. Корпоративная перестройка: экономика внутреннего рынка
      Глава 21.Дизайн управленческих систем
     
      Часть IV. Наука
     
      Глава 22.Природа науки и научной методологии
      Глава 23.Объективность
      Глава 24.Рациональность
      Глава 25.Будущее исследования операций уже в прошлом
     
     
      Эпилог. Роль бизнеса в демократическом обществе
     
      Литература
     
      Именной указатель
      Предметный указатель
     
     
      ОТРЫВОК
     
     
      Глава 1
     
      НАШЕ ИЗМЕНЯЮЩЕЕСЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О МИРЕ
     
      Во всяком изменении есть некое облегчение, даже если от него становится еще хуже; путешествуя в почтовом дилижансе, я обнаружил, что можно испытать удовлетворение, просто поменяв положение тела, хотя и на новом месте набьешь себе синяков.
      Вашингтон Ирвинг
     
      Постоянно изменяются и перемены сами по себе. Об этом можно судить по всеобщему признанию того, что темпы перемен непрерывно возрастают. Например, за время нашей жизни скорость, с которой мы передвигаемся, увеличилась больше, чем за все предшествующее время существования человечества. То же самое справедливо и в отношении скорости вычислений, сообщений, производства и потребления.
     
      Изменения всегда происходят с ускорением, накапливаясь как снежный ком. В этом нет ничего нового. Однако те изменения, которые происходят сегодня, имеют уникальные аспекты, которые вызывают беспокойство у многих из нас.
     
      Во-первых, хотя изменения в технике и общественной жизни почти всегда происходили нарастающими темпами, до последнего времени они были достаточно медленными, позволяя людям приспособиться к ним, либо внося случайные и незначительные изменения в свою жизнь, либо постепенно осознавая необходимость перемен и передавая эстафету осуществления их следующему поколению. Молодым всегда легче, чем старикам, принимать любые изменения. Новички во власти всегда желают внести новое в тех областях, где их предшественники хотели оставить все по-старому.
     
      В прошлом, когда перемены донимали людей не так сильно, на них не очень обращали внимание. Сегодня они затрагивают жизнь практически каждого человека, и игнорировать их невозможно. Их темпы в настоящее время столь высоки, что запоздалая реакция на изменения может обойтись слишком дорого, а иногда она приводит к катастрофическим последствиям. Каждый день компании и правительства "выходят из игры", потому что не сумели адаптироваться к переменам или приспосабливаются к ним слишком медленно. Адаптация к быстрым изменениям предполагает частые и решительные трансформации того, что мы делаем, и того, как мы это делаем. Как удачно выразился выдающийся исследователь менеджмента Питер Друкер, современным менеджерам приходится управлять дискретным хаосом, и головной болью всех, кто связан с управлением, становятся изменения в менеджменте, необходимые для того, чтобы справиться с этим хаосом.
     
      Люди стремятся к стабильности и в попытке ее обрести объединяются в группы, организации, институты и общества. Им хочется, чтобы все оставалось, как было, но мир, в котором они живут, становится все более динамичным и нестабильным. Вследствие все возрастающей взаимосвязи и взаимозависимости индивидуумов, групп, организаций, институтов и обществ, вызванных изменениями в средствах связи и транспорта, внешняя для нас среда расширилась, стала более сложной и менее предсказуемой. Иными словами - более турбулентной. Единственный вид равновесия, которого легкий предмет может достичь в турбулентной среде, - динамическое равновесие, подобное равновесию самолета в штормовой среде. Люди же стремятся к "равновесию" Гибралтарских столпов.
     
      Мы можем нестись по пустынному шоссе в хорошую погоду, не меняя направления и скорости, и не задумываться об этом. Чем хуже дорога и погода, чем интенсивнее движение (а следовательно, тем более непредсказуемо поведение других водителей), тем сильнее мы должны сосредоточиться на управлении автомобилем и тем чаще менять направление и скорость.
     
      Как заметил Элвин Тоффлер, мы либо вовсе не реагируем на происходящие вокруг нас изменения, либо реагируем недостаточно быстро и эффективно. Он назвал наш паралич перед лицом перемен, требующих все новых изменений, шоком перед будущим, футурошоком. Одна из задач этой книги - научиться преодолевать шок.
     
      Вторая уникальная особенность изменений, с которыми мы сталкиваемся, является менее заметной но, возможно, более для нас опасной. Впервые привлек к ней наше внимание Дональд Шон, указавший, что по мере ускорения темпов перемен сложность встающих перед нами проблем возрастает. Чем сложнее эти проблемы, тем больше времени требуется для их решения. Чем больше возрастает темп изменений, тем быстрее изменяются проблемы, которые нам необходимо решить, и тем меньше времени будут верны решения, которые мы находим. Следовательно, к тому времени, как мы найдем решения стоящих перед нами проблем, обычно самых важных, сами проблемы изменятся настолько, что наши решения утратят релевантность и эффективность, а то и окажутся мертворожденными. Иными словами, многие наши решения будут относиться к проблемам, которые уже потеряли свою актуальность. В результате мы все более и более опаздываем.
     
      Нет ничего удивительного в том, что многие специалисты по изменениям считают крайне необходимым научиться заранее как можно более точно прогнозировать изменения, готовиться к ним как можно лучше и реагировать на них как можно скорее. Они видят решение задач, возникающих вследствие ускорения темпов изменений, в улучшении прогнозирования, обучении и приспособлении к ним.
     
      Несомненно, такие усовершенствования в какой-то мере уменьшили бы социальное напряжение, вызываемое ускорением темпов перемен, но это не единственный и не самый лучший способ. Уж лучше развивать в себе иммунитет к изменениям, управлять которыми мы не в состоянии, и сосредоточить наши усилия на изменениях, которые мы способны контролировать. Многие происходящие изменения не должны были происходить, а многие изменения, которые не происходят, могли бы произойти. Большая часть изменений, которые беспокоят людей, - это последствия их собственной деятельности или бездеятельности (часто непреднамеренной).
     
      Хотя изменения вообще могут быть неизбежными, отдельные перемены таковыми отнюдь не являются. Мы должны научиться как можно быстрее и эффективнее адаптироваться к неизбежно происходящим изменениям. Поэтому мы уделяем особое внимание проблемам обучения и приспособления. Однако поскольку управлять изменениями лучше, чем откликаться на них, мы уделяем больше внимания управлению.
     
      Ускорение изменений происходит не только в окружающей нас среде, но и в нашем сознании (причем в равной степени высокими темпами). Несомненно, мы стали более чувствительными к внешним переменам и замечаем даже те из них, на которые прежде не обращали внимания. Вероятно, мы более тонко приспособлены к восприятию изменений, чем любое из предшествующих поколений.
     
      Самое важное изменение, по-моему, заключается в том, как мы пытаемся понять мир, и в нашем осознании его природы. Однако обширная литература по изменениям и управлению ими сосредоточивается на объективных, а не на субъективных аспектах проблем. Она предполагает, что большинство вызванных переменами проблем менеджмента проистекают от их темпов. Возможно, это и так, но очевидно, что мы не можем эффективно управлять изменениями, если мы не понимаем их природы (имея в виду понимание их вообще, в целом, а не только неких конкретных перемен). Один из моих студентов, у которого лучше получалось задавать вопросы, чем отвечать на них, уловил эту особенность и вместил ее в очень сжатый вопрос: "Что же в конце концов происходит в мире?"
     
      Трудно придумать вопрос, который так легко задать и на который так трудно ответить. И тем не менее каждый из нас бессознательно формулирует свой ответ на него. Наш ответ составляет наш Weltanschauung, наше врдение мира, то эксплицитно, то имплицитно отражающееся на всем, что мы думаем и делаем.
     
      Поскольку мое врдение мира сильно влияет на то, как будут излагаться мысли в этой книге, я представляю его здесь в надежде, что читатели лучше поймут мои исходные позиции, и для того, чтобы обосновать свое убеждение в том, что мы не сможем эффективно справиться с изменениями, если не разработаем лучшего мировоззрения. Всякое мировоззрение гипотетично, и мое не является исключением. Мое врдение мира, подобно всякому другому, должно будет выдержать испытание на эффективность при формулировании содержания изменений и разработке методов адаптации к ним.
     
      Примерно во время Второй мировой войны началась смена эпох, и мы все еще находимся в переходном периоде. Поскольку эти две эпохи продолжают расходиться, мы испытываем все больше неудобств и будем испытывать их до тех пор, пока твердо не встанем обеими ногами в новую эпоху. Мы можем, конечно, сделать и по-другому и попытаться дожить свой век в умирающей эпохе. Однако, поступая так, мы ускорим кончину институтов и культуры (в силу жесткости такого рода поведения).
     
      Под словом "эпоха" я понимаю период истории, в течение которого людей объединяет использование общего метода познания и взгляда на природу мира. Поэтому, переживая смену эпох, мы вынуждены подвергать глубоким коренным изменениям методы, с помощью которых мы пытаемся осознать мир, равно как и наше фактическое понимание его.
     
      ЭПОХА МАШИН
     
      Я полагаю, что мы живем на исходе эпохи, которую можно назвать машинной. Ее "актеры" и "герои" были уверены, что Вселенная есть машина, созданная Господом Богом для осуществления Его дел. Предполагалось, что человек как часть механизма, один из его винтиков будет служить Божьим промыслам, выполнять Его волю. Это убеждение сочеталось с другим, еще более древним, о том, что человек был создан по образу и подобию Бога. Следовательно, человек полагал себя больше похожим на Бога, чем все остальное, живущее на Земле, - посмотрите хотя бы на произведения искусства: Бог всегда изображается в образе человека. В каком-то смысле люди считали себя "полубогами".
     
      Из этих двух убеждений - что Вселенная является машиной, созданной Богом для свершения Его дел, и что Бог сотворил человека по Своему подобию - очевидно, следовало, что человеку надлежит создавать машины для выполнения своих, человеческих, дел. Результатом этого умозаключения явилась промышленная революция. Но из взгляда на мир глазами жителя машинного века возникла не только идея механизации; все важнейшие характерные черты промышленной революции и связанной с ней культуры произошли от методологии и доктрин, основанных на этом взгляде. Рассмотрим данный процесс более подробно.
     
      В средние века продолжительность жизни была небольшой: около двадцати-тридцати пяти лет. Крайне высока была младенческая и детская смертность. На население регулярно обрушивались эпидемии. За свою жизнь люди редко удалялись больше чем на пять миль от места своего рождения. Личной свободы практически не существовало. Массовыми явлениями были нищета и лишения. По этим и многим другим причинам интеллектуальная жизнь того времени сосредоточивалась на внутренней духовной и загробной жизни. Историк Эдвард Маслин Халм так описывал те времена:
     
      Интеллектуальное могущество средних веков заключалось не в научном знании и достижениях, но в очевидном ускорении духовного воображения… Человек средневековья был не расположен смотреть на вещи прямо; у него не было четкого восприятия зримого мира. У него еще не было практики объективной трактовки фактов окружавшей его реальности. Все вокруг было окутано туманом субъективности… Умозрительная жизнь считалась гораздо более важной, чем практическая жизнь. Мир был всего лишь юдолью испытаний (Hulme, 1920, p. 124).
     
      Идеальная жизнь средних веков была жизнью замкнутой и ограниченной стенами монастыря… Взгляд… игнорировал, насколько возможно, мир природы и мир людей, устремляясь в бесконечность (p. 60).
     
      Искусство этого периода отражало субъективную ориентацию, сосредоточиваясь на духовной и загробной жизни человека, а не на содержании и условиях повседневной жизни.
     
      В средние века живопись была всего лишь служанкой церкви. Ее функцией было не раскрытие людям красот реального мира, но помощь в спасении в мире загробном (p. 116).
     
      Неудивительно, что любознательность считалась отнюдь не добродетелью.
     
      В век веры любознательность была кардинальным грехом. Сама идея того, что выяснение реальности вещей является долгом и проявлением мудрости, была чужда тем временам (p. 64).
     
      Начавшийся в XIV столетии Ренессанс стал пробуждением, возрождением. Человек снова вошел в мир природы, в котором он жил. В средние века единственным источником истины было божественное откровение. Но проповеди Петра Отшельника, призывавшего к первому крестовому походу, невольно помогли привести в действие силы, породившие Ренессанс. Путешествия пробуждали любознательность людей, которые прониклись интересом не только к цивилизациям отдаленных стран, но захотели узнать и о людях, живших в давние времена и вдохновлявшихся иныеми жизненныеми идеалами. Эта любознательность превратилась в могучую и важную силу… которая привела к возрождению учености и исследований, породила открытия и изобретения… Она насаждала в сердцах людей желание учиться и узнавать мир самим, освобождаясь от бремени авторитетов (p. 64).
     
      Люди эпохи Возрождения встретились с природой с чувством священного трепета, восхищения и детского любопытства. Они пытались разгадать ее тайны, во многом подобно тому, как это делают сегодня дети, - аналитически. Я не хочу сказать, что наши интеллектуальные предшественники были наивны. Я хочу сказать, что их наука была наивна в буквальном смысле этого слова, "обладая естественной простотой".
     
      Анализ
      Когда к детям попадает незнакомый предмет - радио, часы или игрушка - они почти наверняка стараются разобрать на части, чтобы посмотреть, как он работает. Из понимания того, как работают части, они пытаются понять, как функционирует механизм в целом. Этот включающий три этапа процесс - (1) разборка вещи на части, чтобы понять ее действие, (2) попытка уяснить свойства частей в отдельности и (3) стремление осознать функционирование механизма в целом - стал основным методом исследования эпохи, ведущей начало от Возрождения. Он называется анализом. Неудивительно, что в наши дни слова "анализ" и "исследование" стали синонимами. Например, мы в равной мере можем сказать "анализировать проблему" и "пытаться решить проблему". Большинство из нас вряд ли так сразу предложат альтернативу методу анализа.
     
      Обращение к аналитическому методу стимулирует наблюдения и экспериментирование, создает то, что мы сегодня называем современной наукой. Со временем использование данного метода привело к возникновению ряда вопросов о природе действительности, ответы на которые сформировали мировоззрение эпохи машин.
     
      Редукционизм
      Согласно взглядам машинной эры, для того чтобы понять что-нибудь, необходимо было разобраться в предмете умозрительно или физически. А как же понять строение частей? Очевидно, их следует тоже разобрать на составляющие. Но есть ли конец у этого процесса? Ответ на этот вопрос зависит от того, веришь ли ты в то, что мир в целом познаваем хотя бы в принципе, если не на практике. В эпоху, начавшуюся под знаком возрождения, общепринятым считалось, что полное понимание мира вполне возможно. Действительно, к середине XIX в. многие ведущие ученые полагали, что оно уже становится им доступно. Если человек верит в это, то ответ на вопрос о конечности познания должен быть положительным. Согласно приверженцам аналитического метода, в отсутствие совершенно простых частиц, элементов, полное понимание Вселенной было бы невозможным. Если же такие неделимые частицы существуют и мы приближаемся к пониманию их свойств, возможно и полное понимание мира. Поэтому вера в элементы лежит в основе мировоззрения эпохи машин. Доктрина, к
      оторая отстаивает эту веру, называется редукционизмом: вся реальность нашего опыта может быть сведена к конечным неделимым элементам.
     
      В такой абстрактной формулировке доктрина может показаться неожиданной; но редукционизм очень хорошо знаком большинству из нас в своих конкретных проявлениях. В физике, например в работах английского химика XIX в. Джона Дальтона, люди нашли подтверждение размышлениям Демокрита и других древнегреческих ученых, а также французского философа XVII в. Р. Декарта: все физические объекты сводятся к неделимым частицам материи, атомам. Считалось, что простейшие элементы обладают лишь двумя свойствами: массой и энергией. На основании понимания этих элементов пытались выстроить свое осознание природы физики.
     
      В химии, как и в физике, были свои элементы. Они появились в знаменитой периодической системе Д. И. Менделеева. Биологи полагали, что вся жизнь сводится к одному элементу - клетке. Даже психология последовательно постулировала целый ряд элементов, начиная с атомов психики - монад. Но затем психологи отказались от них в пользу простых идей или впечатлений, которые позднее стали называть объектами непосредственного наблюдения и атомистическими наблюдениями. Затем к ним прибавились основополагающие побуждения, нужды (потребности) и инстинкты. Однако позже З. Фрейд для объяснения личности вернулся к физическим атомам. Для объяснения человеческого поведения великий ученый использовал три элемента - оно, эго и сверхэго - и энергию, либидо. Лингвисты, в свою очередь, постарались свести язык к неделимым элементам звука, называемым фонемами, и т. д.
     
      В каждой области исследования люди стремились понять явление путем поисков элементов. В каком-то смысле эпоха машин была крестовым походом, а ее Святым Граалем стал Элемент.
     
      Детерминизм
      После того как определены и осознаны элементы вещи, необходимо собрать их воедино, дабы понять вещь в целом. Возникает потребность в объяснении зависимостей между частями или их взаимодействия. Неудивительно, что во времена, когда было широко распространено мнение, что все сводится к элементам, считалось также, что для объяснения всех взаимодействий достаточно одной простой зависимости - причинно-следственной связи (каузального эффекта).
     
      Причина-следствие - настолько хорошо знакомое нам всем понятие, что многие из нас забыли, что оно означает. Говорят, что одна вещь является причиной другой, если причина необходима и достаточна для ее следствия. Одна вещь необходима для другой, если другая не может появиться без появления первой. Одна вещь достаточна для другой, если появление первой обеспечивает появление другой. Программа, целью которой было объяснение всех естественных явлений, используя исключительно причинно-следственную зависимость, вызвала ряд вопросов, ответы на которые невозможно было найти в рамках мировоззрения эпохи машин.
     
      Во-первых, возник вопрос: все ли во Вселенной является следствием какой-то причины? Ответ на вопрос был продиктован господствующим убеждением относительно возможности полного понимания Вселенной: ничто не может происходить без причин, любое событие или явление необходимо рассматривать как следствие какой-то причины, иначе невозможно найти связь между ними или понять их. Данная доктрина получила название детерминизма, когда мы исключаем все, что может происходить случайно или по выбору.
     
      Итак, если все во Вселенной обусловлено, то каждая причина сама является следствием предыдущей причины. Если мы проследим цепочку причин, придем ли мы к началу процесса? Положительный ответ на этот вопрос также был продиктован убежденностью в полной познаваемости Вселенной. Первопричина была постулирована - это Бог. Такая линия аргументации называлась "космологическим доказательством существования Бога". Важно, что данное доказательство было выведено из положений причинно-следственной связи и веры в полную познаваемость Вселенной.
     
      Так как Бог принимался за первопричину, Он считался создателем. Как мы увидим, не все концепции Бога приписывают Ему эту функцию или даже приписывают Ему индивидуальность, или "Самость".
     
      Доктрина детерминизма породила еще один критический вопрос, которому философы машинной эпохи уделяли недостаточное внимание. Как объяснить свободу воли, выбора и цели в детерминизированной Вселенной? Приемлемый для всех ответ так и не был найден, что, впрочем, не стало проблемой. Исследователи постулировали, что для объяснения какого-либо природного явления, включая поведение человека, использовать понятия свободы воли или выбора не было необходимости.
     
      Некоторые считали, что свобода воли была иллюзией, дарованной нам милосердным Богом, который понимал, как скучна была бы жизнь в ее отсутствие. Человека сравнивали с мухой, которая, ползая по хоботу слона, уверена в том, что именно она управляет его движениями. Такое убеждение превращает ползание в увлекательное занятие, а слону до этого и дела нет.
     
      Другое важное следствие каузального мышления проистекает от того, что причину считали достаточной для ее следствия, а значит, причина полностью объясняет следствие. Для объяснения его не требовалось ничего более объяснять, даже влияние окружающей (внешней) среды. Поэтому мышление эпохи машин в значительной степени было свободно от понятия внешней среды, пыталось понять природные явления без использования данного понятия. Например, что означает слово "свободно" в известном законе свободно падающих тел? Только то, что тело падает в отсутствие влияний окружающей среды. Очевидная универсальность таких законов (а их было множество) отнюдь не проистекает от их применимости к любой окружающей среде, так как, строго говоря, они не применимы ни к одной; она проистекает из того, что они применимы приблизительно к большинству воспринимаемых нами сред.
     
      Яснее всего раскрывает сущность игнорировавшей внешнюю среду науки эпохи машин место, где проводились обычно исследования, лаборатория. Лаборатория - это место, специально сооруженное таким образом, чтобы исключить влияние окружающей среды. Иными словами, это место, где влияние одной переменной на другую можно исследовать в отсутствие внешних воздействий.
     
      Механистицизм
      Концепция Вселенной, которая проистекает от исключительного использования анализа и доктрин редукции и детерминизма, является механистической. Весь мир рассматривался как машина (даже не как подобие машины). Вселенную часто сравнивали с герметически запаянными часами. Это было очень яркое сравнение, подразумевавшее, что окружающей среды не существует. Считалось, что, как и в часах, ее свойства определяются ее внутренней структурой и причинными законами природы.
     
      Промышленная революция
      В результате промышленной революции машины начали заменять человека как источник труда. Двумя центральными понятиями стали работа и обработка - труд и машина. Все, что касалось работы, считалось реальным. Исходя из положения о том, что все реальные вещи сводятся к атомам, а атомы обладают всего двумя неотъемлемыми свойствами, массой (материей) и энергией, процесс обработки объясняли как приложение энергии к веществу с целью изменения его свойств. Например, движение угля и его преобразование в тепло (энергия) считалось работой. Напротив, мысль не считалась работой, потому что она не предполагала приложения энергии к веществу.
     
      Машиной считался любой объект, который можно использовать для приложения энергии к веществу. Неудивительно, что люди полагали, что все машины можно разложить на элементарные составляющие: рычаг, блок, колесо с осью и наклонную плоскость (клин и винт рассматривались как их модификация).
     
      Механизация труда намного облегчалась сведением его к набору простых задач. Поэтому процесс труда подвергался анализу с целью свести его к его элементам. Последние представляли собой задания столь простые, что они могли выполняться только одним человеком, например затяжка винта или забивание гвоздя. Затем многие элементы труда были механизированы. Не все, конечно, ибо либо не существовало требуемой технологии, либо имевшиеся технологии были дороже, чем ручной труд. Поэтому для выполнения работы подбирались люди и машины, каждый из которых выполнял элементарные задачи. В результате возникли промышленное производство и сборочная линия - спинной хребет современной фабрики.
     
      Достоинства промышленной революции слишком очевидны, чтобы здесь на них останавливаться. Их много, и все они важны. То же можно сказать и об ее издержках. Однако есть одно негативное последствие, которое мы осознали лишь недавно и которое можно назвать иронией промышленной революции. В стремлении заменить человека машиной в качестве источника энергии мы свели наш труд к решению элементарных задач, достаточно простых, чтобы их могла выполнить машина, если не в данный момент, то хотя бы в будущем. Тем самым мы сами стали вести себя, как машины, выполняя очень простые повторяющиеся операции. Наш труд дегуманизировался. И это стало одной из самых острых проблем, с которыми мы сталкиваемся сегодня, - отчуждение от труда.
     
      Осуществлявшиеся во времена промышленной революции исследования природы рабочего места находились в рамках аналитического метода. Если бы существовали иные способы осмысления процесса труда, то, возможно, были бы найдены неизвестные нам сегодня принципы его организации. Более того, ныне мы ищем именно такую возможность. Однако мы поговорим об этом после того, как рассмотрим, в чем собственно состоит альтернативный подход.
     
      Оглядываясь назад, в прошлое, и глядя в будущее
     
      Эпоха машин уже принадлежит истории, но какая-то часть ее все еще жива. Краткая ее история в моей трактовке не нашла всеобщего признания, а следовательно, является предметом полемики. Напротив, большая часть эпохи систем пока еще лежит в будущем, поэтому мое описание также предполагает дискуссии. Наше будущее может быть таким, каким мы хотим его видеть. Системная эпоха рождается в результате нового врдения мира, новой задачи и нового метода. Поэтому при ее описании моя риторика изменяется от повествовательного стиля к убеждающему, поскольку я пытаюсь убедить читателя разделить со мной мое врдение, задачу и метод, с помощью которых мы сможем создать новое время.
     
      Я представляю эпоху систем диалектически возникающей из машинной эпохи. Эпоха машин - тезис, его значение и последствия станут понятными лишь тогда, когда полностью разовьется его антитеза. Данное развитие происходит в настоящее время, в период перехода от одной эпохи к другой, как это уже происходило с машинной эпохой в период Возрождения. Эпоха систем, как я ее вижу, является синтезом эпохи механизмов и его антитезой, которая пока находится в стадии формулирования. Этот синтез, однако, уже начал проявляться и с течением времени раскроется более полно.
     
      Эпоха систем - это движение воли многих людей, каждый из которых, даже тот, кто пытается сознательно формировать ее, исполняет в нем лишь роль второго плана. Эпоха формируется у нас на глазах. Однако пока еще невозможно предугадать все те трудности, которые она нам принесет. И все же я полагаю, что новой эпохе можно доверять в том плане, что она справится с возникающими трудностями. Тем не менее следует сознавать, что предстоит большая работа. Открывается простор для расширения кругозора, значит, мы имеем множество возможностей для проявлений энтузиазма и оптимизма.
     
      Как ни жаль, но краткость моего отчета умаляет значение великолепных попыток прошедших четырех столетий достойно справиться с реальностью. Истоки эпохи систем лежат в прошлом, следовательно, проблемы, с которыми она столкнется, унаследованы из прошлого, но те из нас, кто хочет приложить свою руку к формированию системной эры, могут поновому подойти к ним. Каким образом это можно сделать?
     
      ЭПОХА СИСТЕМ
     
      У эпохи не бывает начальной точки; она появляется незаметно, в каких-то отдельных проявлениях, которые в конце концов связываются, создавая ощущение, что происходит нечто важное. И лишь потом рождается новое мировоззрение.
     
      Сомнения в господствующем мировоззрении обычно начинаются с появлением дилемм. Дилемма - это проблема или вопрос, который не может быть решен или на который невозможно найти ответ исходя из господствующего мировоззрения и, следовательно, ставит его под сомнение (см. Kuhn, 1970). Мы уже рассматривали один такой вопрос: как нам объяснить свободу воли в механистической Вселенной? В физике такой дилеммой стал принцип неопределенности Вернера Гейзенберга,* который показал, что в пределах господствующей парадигмы невозможно одновременно определить два критических свойства точечных частиц; по мере того как точность определения одной возрастает, точность другой уменьшается. Возможно ли тогда познание мира?
     
      Дилемма возникает и в том случае, когда "вся королевская конница и вся королевская рать не могут Шалтая, не могут Болтая, не могут Шалтая-Болтая собрать". Некоторые подвергнутые разбору на части вещи не могут быть собраны снова. Существенные свойства других вещей не могут быть выведены из свойств их составляющих или их взаимодействий (например, личность и разум человека). Уже позднее при изучении следящих систем, машин, управляющих другими механизмами, Артуро Розенблют и Норберт Винер рассуждали, что такие машины возможно понять только в том случае, если допустить, что они способны делать выбор и проявляют свойства поиска цели. Однако выбор и механизм - понятия несовместные (данная дилемма имела особое значение).
     
      Во второй половине XIX столетия и в первой половине XX в. в самых разных областях науки возникали все новые и новые дилеммы. Исследователи, столкнувшись с дилеммами в одной области, со временем узнавали об аналогичных проблемах в других областях, а затем стали замечать сходство между ними. Пришло осознание того, что господствовавшие механистические взгляды на мир и убеждения, на которых они были основаны, не вполне корректны и полны.
     
      Вторая мировая война заставила науку и ученых "выглянуть" из лабораторий и взяться за решение возникавших одна за другой в больших и сложных организациях - военных, правительственных, корпоративных - важных проблем. Оказалось, что последние невозможно разделить на части в зависимости от дисциплин, к которым они относились, а взаимодействие решений частей важнее рассматриваемых по отдельности решений. В результате начались междисциплинарные исследования. В конце 1930-х гг. британский военный истеблишмент уже пользовался результатами операционных исследований, которые применялись для управления и контроля над комплексными операциями.
     
      В 1950-х гг. междисциплинарные научные исследования стали множиться в геометрической прогрессии, охватывая менеджмент, принятие решений, информатику, обработку информации, кибернетику, политологию, миротворчество и многие др. Частичное совпадение интересов, а также сходство практической деятельности обусловили поиски общей для всех них темы.
     
      К середине 1950-х гг. всеобщее признание получил тезис о том, что общим в смежных дисциплинах стала взаимная заинтересованность в изучении поведения систем. Постепенно ученые пришли к выводу о том, что данное понятие может быть использовано в самых разных сферах интеллектуальных занятий. Но еще более важно то, что они идентифицировали коренную дилемму машинной эпохи и предложили пути модификации свойственного ей мировоззрения, с тем чтобы избавиться от тисков дилеммы. Именно поэтому я называю новую эру эпохой систем.
     
      Природа системы
      Прежде чем мы поймем, каким образом сосредоточенность на системах изменит наше мировоззрение, мы должны определить само понятие системы.
     
      Система - это состоящее из двух элементов или более множество, которое удовлетворяет следующим трем условиям.
     
      1. Поведение каждого элемента воздействует на поведение целого. Рассмотрим, к примеру, систему, которая, вероятно, знакома нам наиболее близко: организм человека. Каждая его часть - сердце, легкие, желудок и т. д. - воздействует на функционирование организма в целом. Однако нам неизвестно, имеет ли такое воздействие на организм одна его часть - аппендикс. Неудивительно поэтому, что и название его означает "приложение", а не "часть" его. Если науке удастся определить функции аппендикса, вероятно, изменится и его название.
     
      2. Поведение элементов и их воздействия на целое взаимозависимы. Данное условие подразумевает, что поведение каждого элемента и его воздействие на целое зависит от того, как ведет себя по крайней мере еще один другой элемент. Ни один элемент не имеет самостоятельного воздействия на систему в целом. В организме человека, например, работа сердца и ее воздействие на организм в целом зависят от результатов деятельности мозга, легких и других органов. То же самое справедливо и в отношении мозга и легких.
     
      3. Какие бы подгруппы элементов ни образовались, каждый элемент воздействует на поведение целого, и ни один из них не воздействует на них самостоятельно. Другими словами, элементы системы соединены таким образом, что образование ими независимых подгрупп невозможно.
     
      Таким образом, система - это целое, которое невозможно разделить на независимые части. Отсюда вытекают два важных свойства системы: каждая часть системы обладает свойствами, которые она теряет в случае отделения от системы, и каждая система обладает определенными (существенными!) свойствами, которыми не обладает ни одна из ее частей. Например, орган или часть тела, удаленные из организма, уже не будут работать так, как они функционировали внутри него. Глаз, удаленный из организма, уже не видит. С другой стороны, люди способны бегать, играть на фортепьяно, читать, писать и делать еще много всего, на что не способна ни одна из частей тела в отдельности. Отдельная часть тела - еще не человек. Человек есть единое целое.
     
      Существенные свойства системы в целом проистекают из взаимодействий ее частей, а не от их действий самих по себе. Поэтому если систему разобрать на части, она утратит свои существенные свойства. Следовательно (и это самое важное), система - это целое, которое невозможно понять с помощью анализа.
     
      Понимание данного обстоятельства - главный источник интеллектуальной революции, в результате которой одна эпоха сменяется другой. Очевидно, что для понимания поведения и свойств систем требуется отличный от анализа метод.
     
      Системное мышление
      Синтез, или познание предмета в целом, является ключом к системному мышлению в такой же степени, как анализ, или разложение на элементы, был ключом к мышлению машинной эпохи. Синтез, конечно же, не уступает по "возрасту" анализу - Аристотель оперировал и тем и другим, - но теперь, в изменившемся контексте он приобретает новые значение и важность (как и анализ при рождении эпохи машин). Синтез и анализ - взаимодополняющие процессы. Подобно "орлу" и "решке" у монеты, их можно рассматривать отдельно, но разделить их невозможно. Поэтому разница между мышлением машинной и системной эпох не в том, что одна анализирует, а другая синтезирует, а в новом сочетании двух процессов в системном мышлении.
     
      Системное мышление переворачивает "с ног на голову" трехэтапный порядок мышления машинной эпохи: (1) разложение на части того, что необходимо объяснить, (2) объяснение поведения или свойств отдельных частей и (3) составление из этих объяснений целостной трактовки. Третий этап - это, конечно, синтез. Системный метод включает три этапа:
     
      1. Идентификация целого (системы), частью которого является предмет, который необходимо объяснить.
     
      2. Объяснение поведения или свойств целого.
     
      3. Объяснение поведения или свойств предмета по его роли (ролям) или функции (функциям) в содержащем его целом.
     
      Обратите внимание на то, что в этой последовательности синтез предшествует анализу.
     
      При аналитическом мышлении предмет, который нужно объяснить, трактуется как целое, которое необходимо разделить на части. При синтезе объект, который требуется объяснить, рассматривается как часть содержащего его целого. В первом случае фокус исследователя уменьшается, а во втором - расширяется.
     
      Разницу легче понять на примере. Мыслитель машинного века, которому требуется рассказать об университете, начнет разлагать его на части, пока не получит его элементы; например, от университета к колледжу, от колледжа к факультету, студенту, предметам. Затем он даст определения факультета, студента и предмета. Наконец он соберет это вместе в определение факультета, затем колледжа и в заключение в дефиницию университета.
     
      Системный мыслитель, перед которым поставлена аналогичная задача, начал бы с идентификации системы, включающей университет, например системы образования. Затем он определит цели и функции системы образования, а также включающей ее более широкой социальной системы. И наконец, он даст объяснение, т. е. определит университет с точки зрения его роли и функции в системе образования.
     
      Эти два подхода не должны давать (но часто дают) противоречащие друг другу результаты, ибо они являются взаимодополняющими. Развитие комплементарности и является главной задачей системного мышления. Анализ фокусируется на структуре; он показывает, как система работает. Синтез сосредоточивается на функции; он показывает, почему она так функционирует. Поэтому анализ дает знание; синтез же - понимание. Первый позволяет нам описывать, второй объяснять.
     
      При анализе взгляд стремится внутрь вещи, при синтезе, напротив, он исходит как бы из самой вещи. Мысль эпохи машин касалась только взаимодействия частей изучаемого предмета; последнее интересует нас и при системном мышлении, но, кроме того, нас занимает и взаимодействие этого предмета с другими окружающими его вещами и внешней средой. Нас интересует также функциональное взаимодействие частей системы. Такой подход связан с тем, что при системном мышлении фокус внимания наводится на конструирование и реконструкцию систем. При системном конструировании идентифицированные путем анализа функций, которые должна выполнять целая система, части не имеют ничего общего с частями, которые нам необходимо сложить, как в картинке-загадке (паззле); они конструируются таким образом, чтобы максимально соответствовать друг другу для обеспечения гармоничной и эффективной работы.
     
      Гармоничным должно быть не только воздействие взаимодействия частиц на целое, но и воздействие работы целого и взаимодействия частей на сами части. Таким же должно быть воздействие работающих частей и целого на всю систему и на другие системы в ее окружении. Внимание к гармоничности имеет важные последствия для менеджмента систем - последствия, которые будут исследованы ниже.
     
      Имеются значительные различия между так называемым аналитическим и синтетическим управлением. В значительной степени эта книга и посвящена тому, чтобы пролить на них свет. Одно из таких различий стоит отметить уже сейчас. Оно основано на следующем системном принципе:
     
      Если каждую рассматриваемую отдельно часть системы, заставить работать с максимальной эффективностью, система в целом не будет функционировать настолько эффективно, насколько это возможно.
     
      Хотя общая обоснованность данного принципа не очевидна, при рассмотрении конкретных примеров его справедливость не вызывает сомнений. Например, рассмотрим множество типов имеющихся автомобилей. Допустим, мы пригоним по одному автомобилю каждого типа в большой гараж и затем воспользуемся услугами ряда выдающихся специалистов, чтобы определить, в каком из них находится самый лучший карбюратор. После выполнения это задачи мы запишем полученные результаты и попросим экспертов оценить двигатели. Мы продолжим этот процесс до тех пор, пока не оценим все агрегаты автомобиля. Затем мы поручим инженерам разобрать автомобили и собрать из наилучших частей новый неподражаемый автомобиль. Удастся ли нам "произвести на свет" идеальную модель? Конечно, нет. У нас вообще ничего не получится, так как различные части не подходят друг другу, а даже если бы они подошли, они не смогли бы взаимодействовать с достаточной эффективностью. Характеристика системы зависит не столько от работы деталей по отдельности, сколько от их взаимод
      ействий.
     
      Аналогично бейсбольная или футбольная команда "всех звезд" редко, а быть может, и никогда не будет лучшей командой, хотя тут можно и поспорить, утверждая, что она сможет стать таковой, если ее игрокам дать возможность играть вместе год или около этого. Однако если бы они стали лучшей командой, то маловероятно, что все ее члены попали бы в новую команду звезд.
     
      Современная методология менеджмента основана главным образом на мышлении машинной эпохи. Когда менеджеры сталкиваются с большими и сложными проблемами и задачами, они почти всегда разрывают их на решаемые или выполнимые части; они "урезают их по размеру". Затем они делают все, чтобы каждая часть была решена или выполнена наилучшим образом. Результаты всех этих разрозненных усилий собираются в "решение задачи в целом". Однако мы можем быть уверены, что сумма наилучших решений, полученных по отдельным частям, не будет наилучшим решением для целого. Как ни странно, но она редко бывает и наихудшей, что позволяет недалеким менеджерам гордиться достигнутыми результатами.
     
      Осознание конфликта между частями и целым отражено в общепринятом признании необходимости соответствия свойств частей системы. В то же время для частей устанавливаются критерии эффективности, которые ведут к противоречиям между ними. Формулировка критериев обычно основана на предположении, что наибольшая эффективность целого может быть сведена к сумме наилучших эффективностей его взятых по отдельности частей. Системный подход, однако, настаивает на невозможности подобного сведения. Поэтому требуется иной, более эффективный метод организации и управления частями.
     
      Применение системного мышления к управлению или к миру в целом аналогично использованию мышления машинной эпохи, рождает целый ряд фундаментальных вопросов. Ответы на эти вопросы создают доктрины, из которых вытекает системный взгляд на мир. Посмотрим, как это происходит
     
     
     
     

Акофф о менеджменте. / Акофф Р. - СПб: Питер, 2002. - 448 с

Проекты: Экономика и управление | Право | Бухгалтерский учет и налоги |